Номинал
Фантастический рассказ
Человеческая жизнь бесценна – до тех
пор, пока за нее
не назначена цена.
У меня остался только один патрон. Я
понял это лишь через несколько минут после того, как отзвенело эхо последнего
выстрела и отстрелянная ружейная гильза, дымясь, поскакала по лестнице, с
характерным звуком пустышки выстукивая каменные ступени. Неровные, истертые
ногами несчетного числа людей, прошедших здесь, эти ступени узкой винтовой
лестницы, врезанной в толщу камня неизвестными строителями средневекового
замка, олицетворяли собой вечность, на фоне которой мельтешение человеческих
судеб воспринимается как перемигивание вспышек на испорченной кинопленке. К
такому выводу я пришел, опустив свое дрожащее от возбуждение тело на надежную
поверхность холодных твердых каменных плит.
Сердце неровными скачками мчалось
прочь и никак не могло убежать из грудной клетки, ставшей такой тесной и для
раздувшихся легких, и для подкатившего к горлу желудка. Тошнота, пульсация в
висках, цветные огоньки, игриво мерцающие перед глазами, – уж не хватил ли я
полбутылки натощак? Нет, всего лишь убил троих людей. Насыщенный кислым запахом
пороха, тяжелый воздух небольшого подвального помещения с трудом просачивается
в легкие, он вязкий, как свежая патока. Запах пороха, запах сырости и… запах
крови.
Кровь льется из порванной пулей
артерии, алым ручьем струится по гладким камням и растекается на площадке
лестницы большой темной лужей, поверхность которой тускло блестит в свете
висящей под потолком электрической лампочки. Потом, медленная, тягучая, как
красная ртуть, начинает капать со ступенек, спускаясь с одной на другую, и
подбирается потихоньку ко мне, словно пытаясь дотянуться до убийцы того, чьи
вены еще недавно были коридорами ее обиталища. Кажется, она шепчет что-то, так
тихо, что падение пушистой снежинки кажется громом по сравнению с этим шепотом,
и все же достаточно отчетливо, чтобы я ее услышал. Шепот проникает мне в
голову, ложится на подкорку мозга, отпечатывая каждое слово огромными огненными
буквами: “Ты убил! Ты убийца!” Эти буквы так велики, что едва помещаются в моей
несчастной голове, грозя разорвать ее, я в отчаянии протягиваю руку и касаюсь
пальцами красной жидкости, ожидая получить смертельный шок.
Прояснение сознания наступает
внезапно. Как луч света, пронзивший свинцовую кучу грозовых облаков и
осветивший полуживого от страха путника, скорчившегося под разбитым молнией
деревом. Мои пальцы измазаны кровью. Что за гадость! Я брезгливо вытираю руку
об штаны и встаю, передергивая затвор своего “Ремингтона”. И вот тут-то понимаю,
что магазин пуст и у меня остался только один патрон.
Три тела лежат на лестничной площадке.
Прохожу мимо них, торопливо подбирая оружие и стараясь не глядеть на лица
убитых. Два пистолета и компактный пистолет-пулемет, но обоймы почти пустые.
Надо обыскать тела, чтобы взять запасные, и я начинаю методично обшаривать
трупы, задерживая дыхание каждый раз, когда прикасаюсь к теплому еще телу.
Перезарядив “Хеклер&Кох” запасной обоймой, наматываю ремень автомата себе
на руку, чтобы крепче держать, закидываю ружье за спину и ухожу с площадки,
продолжая подъем по лестнице.
$$$$$
Кровавое восхождение длится целую
вечность. Последние двадцать ступеней, выводящие на верхнюю площадку лестницы,
сплошь залиты кровью. Стараясь не поскользнуться, осторожно поднимаюсь наверх.
С площадки ведет коридор в большую залу с зеркальным полом, освещенную
электрическими люстрами. Темные стены и потолок сужают пространство, зала
кажется меньше, чем на самом деле. Осторожно ступая по гладкому, как черный
лед, полу, в котором отражаются желтые огни люстр, медленно пересекаю помещение,
направляясь к двери в противоположной входу стене. Что там, за дверью? Помедлив
несколько секунд, резким толчком распахиваю дверь и тут же отскакиваю в
сторону, прячась за косяком.
- Не бойся, камрад, заходи давай, тут
все свои, - раздается веселый насмешливый голос.
Несколько раз глубоко вздохнув, я захожу
в комнату, расположенную за дверью, держа автомат наизготовку. Но эта
предосторожность излишня – тут действительно все свои.
- Ну, как добрался? Нормально? –
обращается ко мне невысокий крепкий парень с усиками.
- Нормально, - я опускаю автомат и жму
руку Владимиру Жванову.
- Привет, - улыбается мне Серж Чуйков.
- Привет.
- Здорово.
- Как дошел?
- Целый? Патронов много с собой? Могу
поделиться, - меня здесь рады видеть.
Я приветствую команду. Сюда, в эту
маленькую комнатку с высоким потолком и расставленными вдоль стен дубовыми
скамейками, мы добирались по отдельности, и у каждого была своя Лестница. Но
отсюда дальше мы пойдем вместе, одной командой.
- Ты последний, приятель, больше нам
ждать некого, так сказал информатор. Еще полчаса отдыха, и выступаем.
Напоминаю, идти придется быстро, на каждую секцию пять минут, проходим секцию,
получаем бонус. Сколько противников, и с каким оружием, неизвестно.
- Этот Петерсон просто псих. С него
станется еще и ловушек понаставить.
- Это верно, могут быть и ловушки. А
насчет того, кто псих, ты поосторожней. Мы и сами не в своем уме, раз ввязались
в эту авантюру.
- Да, но три “лимона” баксов на дороге
не валяются.
- Они-то не
валяются, а вот мы – возможно, будем.
- Тихо там! – оборвал спорщиков
Владимир. – Выходим через полчаса, всем отдыхать и языками попусту не трепать.
Володя – бывший “афганец”, самый
опытный среди нас и потому наш командир. Хотя все здесь собравшиеся, девять
человек, бывшие солдаты. Нам дали возможность еще раз почувствовать себя на
войне, но теперь плата за опасность возросла. На кону богатство, счастье, успех
– все это можно получить за деньги, которые являются ставкой в этой игре.
Ставкой сумасшедшего миллионера, против которой мы поставили свою жизнь. Снова,
как и прежде, мы играем на номинал, только цена на этот раз выше, чем обычно.
Три миллиона долларов – приз, который получат победители. Или победитель.
Народ спокойно и без спешки готовится
к новому бою. Кто-то заполняет магазин автомата, вщелкивая блестящие
остроголовые патроны, кто-то подгоняет ремни снаряжения или просто
перешнуровывает ботинки. Я любовно поглаживаю ствол “Ремингтона”, положив ружье
на колени. Ничего, что остался только один патрон, я твердо знаю, что он
пригодится в самую важную минуту.
Рядом со мной сидит на скамье хмурая
черноволосая девица и сосредоточенно проверяет свое оружие. Ее имени никто не
знает, только кличку – Никита. Она неразговорчива, никогда не улыбается, но
ведет себя как профессионал. Как она попала в нашу компанию, неизвестно,
впрочем, неизвестно вообще, как Петерсон отбирал кандидатов для своей забавы.
- Ты правильно сделал, что оставил
дробовик, - сказала она. – В ближнем бою это эффективное оружие, а патроны,
возможно, еще найдутся.
Я радуюсь тому, что она заговорила со
мной. Теперь у меня есть шанс узнать ее поближе. Даже ведя смертельную игру,
мужчина остается мужчиной. Я расписываю достоинства своего ружья, потом мы
начинаем обсуждать оптимальный вариант экипировки. Полчаса пролетают незаметно,
и команду Владимира на выход я принимаю с неохотой. Но рядом идет девушка по
имени Никита, и это меня ободряет.
$$$$$
Владимир погиб первым. В узких
коридорах старого замка тяжело убежать от гранаты, которая катится тебе под
ноги. Он лежал на спине, и голубые глаза спокойно смотрели в потолок, а мы
переступали через разорванное в клочья тело, чтобы идти дальше. Каждый думал о
том, что мы потеряли очень хорошего человека, – и каждый понимал, что долю
погибшего теперь разделят оставшиеся в живых.
Когда мы прошли Лестницу до конца и
вышли в еще один полутемный зал с зеркальным полом, нас было только шестеро.
Позади остались десятки убитых врагов, безвестных людей в черных масках, и трое
наших товарищей. Я чертовски устал от всего этого, от убийства, от звуков
выстрелов и визга рикошетов, от темных лестниц и искусственного освещения. Как
было бы хорошо, если б все это оказалось лишь сном, наваждением! Чтобы пришел
какой-нибудь парнишка в компьютерный клуб и сказал: “Кто в “контру” будет?”, и
мы бы оторвались от мониторов, чтобы ответить: “Сделай “хоста”, а мы
подключимся”. Увы. Я не мог нажать на клавишу “escape”, единственный выход из этой игры – смерть. Или
победа.
На последних шагах перед входом в зал
я был ранен. Пуля, как жалящая пчела, ткнулась мне в плечо, и я почувствовал
боль. Стрелявший в меня человек упал раньше, чем я успел поднять свой автомат,
– шедшие сзади товарищи не дремали. “Пустяковая рана”, успокоила меня Никита,
перевязывая мое плечо. Я и сам так думал, но все равно, неприятно, когда в тебя
попадают. Если ранили – значит, могут убить.
- Поздравляю, вы доказали, что
являетесь хорошей командой, - голос информатора раздавался из динамика,
прикрепленного под потолком, и разносился по всей зале, наполняя ее своим
трескучим верещаньем.
- Теперь вам предстоит еще одно
испытание. Разбейтесь на пары и разойдитесь по трем дверям, которые вы видите в
этой комнате.
Мы с Ники переглянулись и пошли вместе
к ближайшей двери. За дверью оказалась небольшая комната, из которой уводила
вверх еще одна лестница. Мы опять услышали голос, теперь из небольшого
динамика, прикрепленного на стене:
- Идите по лестнице вверх. Теперь вам
нужно рассчитывать только на самих себя. Ваши бывшие товарищи, которые пошли
другим путем, теперь ваши враги. Вам придется убить их, чтобы завоевать главный
приз, в противном случае вы ничего не получите. И помните: побеждает тот, кто
стреляет первым. Если вы не захотите стрелять в них, они убьют вас.
Я стоял, опустив оружие, и вдумывался
в услышанное.
- Ники, это бред! Мы не можем стрелять
в них!
- Почему? Они такие же игроки, как и
мы. Когда ты соглашался на эту игру, ты ведь знал, что придется убивать, не так
ли? А какая разница между теми людьми в масках, которых мы убиваем, и нами? Да
они еще больше заслуживают жалости, какие-нибудь несчастные, которым посулили
деньги, если они нас остановят. Бомжи или мальчишки, которые за сотню “баксов”
готовы в петлю лезть. Если уж на то пошло, убить солдата гораздо честнее, чем
какого-нибудь лоха из гражданских, который и оружия-то в руках держать не
умеет.
Она идет вперед, и я следую за ней,
так и не решив, что же мне делать. Я знаю только одно – не стоило вообще
ввязываться в это дело. Когда восемнадцатилетним юнцом я ползал по скользким
камням проклятых чеченских гор под прицелом бородатого снайпера, я не думал о
деньгах. На войне мы убивали, чтобы выжить, а здесь мы убиваем из-за денег. Это
не одно и то же.
На удивление, нам никто не встретился
на протяжении всего подъема. Взобравшись на верхнюю площадку лестницы, мы
увидели коридор, полукруглую арку и комнату, освещенную дневным светом. Что-то
подсказывало мне, что это конец нашего пути, ведь впервые с тех пор, как мы
спустились в это подземелье, нам удалось выбраться на свежий воздух. Или почти
удалось.
$$$$$
Мы подошли к самой арке, за которой
виднелась большая просторная комната, свет лился откуда-то сверху, очевидно, из
отверстий в потолке, слегка синеватый дневной свет, такой приятный после едкой
желтизны лампочек накаливания и мертвенно-бледного мерцания люминесцентных
ламп. Тускло отсвечивал белизной в тех местах, где на него падали столпы света,
темный лакированный паркет. Я предвкушал, как, войдя в комнату, взгляну на
небо, пусть грязно-белое, затянутое низкими облаками, пусть хмурое и
неприветливое, но все же небо, а не низкий темный потолок, роняющий холодную
влагу со своих заплесневелых стропил.
Треск автоматной очереди и визг
отскакивающих от камней пуль ворвались в тишину, как рыночные реформы в
советскую экономику. Эти звуки обозначили резким диссонансом различие между
моим настроением и реальным положением дел. Охота продолжалась, хотим мы того
или нет. Напротив входа, замаскировавшись в тени у стены, расположились двое с
автоматами. Я затаился за каменным выступом под аркой, Ники – за таким же
выступом с противоположной стороны.
Знаками она показывает мне, где
находится противник. Стрельба продолжается. Ощущаю покалывание в раненом плече,
скосив глаза, вижу кровь, проступившую сквозь повязку. Скоро мне будет все
равно, сколько пуль в меня попало – если, конечно, я окажусь не таким проворным,
как мой противник. Откладываю в сторону ружье и покрепче перехватываю автомат,
киваю напарнице: “Давай!”. Она высовывает свой “Узи” за угол, не глядя, дает
очередь, и в этот момент я выпрыгиваю в проем арки, стелясь над полом и стреляя
в прыжке с вытянутых вперед рук.
Время растягивается, как жевательная резинка, мой
прыжок длится уже целую вечность, а я все продолжаю лететь. Одна за другой,
отплевывая гильзы, которые блестящими цилиндриками отлетают в сторону, востроносые
пули, носители смерти, выскакивают из ствола и мчатся по направлению к цели,
оттолкнувшись отдачей приклада от моей задеревеневшей руки. Мои мышцы – как
пластилин, они медленно тянутся, пытаясь согласно моим мысленным приказам
опустить прицел, чтобы выстрелы не шли выше цели, но пули одна за другой тупо
вонзаются в стенку над головой сидящего на корточках неподвижного, как статуя,
человека. Только последняя из обоймы ударяет в лоб окаменевшего противника, и
он “оживает” и начинает падать, а стена позади него окрашивается красным.
- Классно стреляешь, - комплимент от Ники возвращает
меня в мир коротких секунд, бегущих одна за другой как песчинки в песочных
часах.
Время сжимается и снова идет своим чередом. Я встаю и
замечаю в углу комнаты еще один труп. Пока я занимался акробатикой, Ники тоже
не сидела сложа руки. Подойдя к убитому мною противнику, я увидел, что на нем
нет маски.
- Это Моляев и его напарник, - невозмутимо заметила
Никита.
Вот и решился вопрос, что делать. Сам собой, без
нашего участия. Знал ли Моляев, по кому он стреляет? Вряд ли знал, он мог
только догадываться. И я не знал, потому что неравномерный свет, струящийся из
прорезанных в потолке узких оконцев, освещает лишь центр комнаты, оставляя в
полутьме ее углы, где прятались наши бывшие товарищи. И поздно решать, правы мы
или нет, теперь, стоя над их стынущими телами.
- Внимание, кто-то идет, - Никита, глядя в сторону
одного из трех арочных проходов, ведущих в комнату, делает предостерегающий
знак.
Что-то в этой комнате кажется мне неправильным, но
нет времени соображать, что именно. В моем автомате пустая обойма, и я подбираю
автомат Моляева. Рядом лежит пачка бинтов, это хорошо, надо будет перебинтовать
рану, когда все закончится. И еще обрез двустволки, откуда он только взялся?
Ломаю обрез и вытаскиваю единственный патрон, вставляю в “Ремингтон”. Теперь у
меня два патрона. Держа ружье в одной руке, а автомат в другой, я притаился у
входа, откуда должны появится последние участники этого действа.
$$$$$
С лестницы раздаются выстрелы, потом взрыв гранаты.
Похоже, Сереге Чуйкову и его товарищу не повезло, и им пришлось пробиваться с
боем. Потом выстрелы стихают, но спустя какое-то время раздаются шаги. Идут
двое, не крадучись, а спокойно, они выходят из прохода, и на лицах у них маски.
Я испытываю облегчение – да, Чуйков мертв, но не я его убийца.
Я выскакиваю навстречу врагам, окрыленный тем, что
стрелять надо в безликие фигуры, а не в своих бывших товарищей. Выстрел из
ружья отбрасывает первого противника к стене, заставляя его согнуться пополам,
– пуля попала в живот. Во второго я выпускаю длинную очередь из автомата, пули
одна за другой втыкаются ему в грудь, и он медленно валится на бок. Судя по
всему, это конец игры. Я облегченно перевожу дух, и в этот момент понимаю, что
Никита не стреляла.
В этой гонке должен быть только один победитель – это
диктуется законами жанра. И глупо думать, что определять его будут голосованием
участников или зрителей. Раз уж Петерсон придумал разбить нас на пары, он
наверняка будет последователен и предложит нам с Ники играть поодиночке. Я не
согласен на такую игру, но Никита вряд ли откажется. И это значит, что мне
придется убить ее. Не затем, что мне нужны эти деньги, а просто потому, что
иначе она убьет меня.
- Здорово сработано, похоже, это конец, - ее
бесцветный, лишенный эмоций голос раздается у меня за спиной, и я почти уверен,
что ее оружие уже нацелено мне в затылок.
Кожа головы сжимается, становясь жесткой, как наждак,
а сердце берет с места в карьер, стремительно наращивая частоту пульса. Магазин
автомата пуст, и я выпускаю рукоять бесполезной железки и перехватываю
“Ремингтон” двумя руками, одновременно отталкиваясь ногами от пола и прыгая
вперед и в сторону. В прыжке я разворачиваюсь корпусом на сто восемьдесят
градусов, вскидываю ружье, уперев приклад в живот (боже мой, сколько ненужных
движений я делаю перед смертью!), и, падая на спину, стреляю почти наугад,
думая только о том, как бы опередить Никиту. Пуля – феноменальная точность –
попадает в голову, отбрасывая ее назад, как резиновый мячик, и Никита медленно
падает навзничь, оставляя в воздухе красноватое облачко крови, как красной
пыльцы, которую вытряхнули из цветка перед тем, как сорвать его.
Я стою над ее трупом и пытаюсь понять,
как же так получилось. Ведь она не собиралась стрелять в меня, ее автомат был
направлен стволом вниз, почему же я не обратил на это внимания? Получается, что
я хладнокровно убил свою подругу, чтобы забрать себе ее долю. Разве имею я
после этого право называться человеком? “Какая нелепая случайность”, твержу про
себя, прекрасно понимая, что это вовсе не случайность. И одновременно другая,
подлая мысль зреет у меня в мозгу: “Я выиграл!”.
Оборачиваюсь на звук у себя за спиной и вижу Сержа
Чуйкова, с окровавленным, перекошенным от боли лицом, который стоит на верхней
ступени лестницы и целится в меня из автомата. Приседаю, вскидываю ружье и
понимаю, что у меня нет патронов. Я знаю, что через секунду буду мертв, и
почему-то я спокоен. Пули вонзаются в мое тело, такое мягкое и слабое, и я
погружаюсь в невесомость, где нет ни боли, ни сокращения мышц, ни биения
сердца, – в небытие. Тьма обволакивает мое сознание, и сквозь черную пелену
проступает лишь одна, последняя мысль – это наказание. Это расплата за
предательство, за то, что я сделал с Ники, и это справедливо.
$$$$$
Надо мной белый потолок. Да, именно
так – потолок, потому что я вижу протянутый вдоль него провод и датчик
противопожарной сигнализации. Я вижу, я думаю, выходит, я жив. Неужели я не
умер тогда? Пытаюсь пошевелить пальцами на руках, и это мне удается. Интересно,
где это я, наверное, в каком-нибудь госпитале. Сажусь на своем ложе и вижу
вокруг разных людей, какие-то странные машины, множество проводов, лежащих на
полу. Похоже, это не госпиталь.
- Одну минуточку, пожалуйста, не
двигайтесь, - человек в синем комбинезоне со значком в виде серебряных букв
“ПХ” на плече снимает с моей головы обруч, утыканный разъемами, к которым
подключены провода от большой электронной машины.
Еще один человек, одетый в шикарный
костюм, дружески хлопает меня по плечу:
- Отлично, парень,
как бета-тестер нашей новой системы виртуального гейминга, ты имеешь право на
десятипроцентную скидку на все товары нашей фирмы. Зайди в отдел продаж, там
тебе оформят дисконтную карту.
И он отошел от меня, чтобы точно так же похлопать по плечу еще одного человека, встающего со своего ложа. Я вспоминаю, что это и есть Эл Петерсон, глава компании “Петерсон Хайтек”, развернувшей в России тестирование своей игровой системы. Ну да, конечно, ведь я тоже тестирую систему, и не далее, как два часа назад, мне ввели какой-то наркотик и уложили на обтянутую мягкой кожей кушетку, чтобы я мог участвовать в игре. Но, находясь в виртуальном мире, я и не подозревал об этом, это и есть основной принцип системы Петерсона, сделавший ее безумно популярной еще до того, как она поступила в массовое использование, – человек воспринимает всерьез все, что с ним происходит во время виртуальных приключений.
Теперь понятно, почему мне кое-что
показалось странным в этом искусственном мире. Например, эти три арки в
последней комнате, их было три, а не четыре или пять, потому что мир игры
моделировался в процессе действия в соответствии с развитием событий. Даже
невозможно представить, как изменится наше общество, когда система поступит в
массовое производство. Но социологи предрекают, что станет лучше. Дай-то Бог.
Я торопливо собираюсь и ухожу из тестировочного
центра, потому что мне не хочется встречаться со своими бывшими напарниками,
теми, в кого я стрелял. Быстро спускаюсь по скользким мраморным ступеням
широкой лестницы, так непохожей на ту узкую и мрачную, по которой я взбирался
пятнадцать минут назад. Роднит их только одно – для меня они обе настоящие. Прохожу
сквозь вращающиеся стеклянные двери и оказываюсь на улице. Я хорошо себя
чувствую, свежо и бодро, вот только на душе муторно, одна гадкая мысль вертится
у меня в голове и не дает покоя.
Конечно, никто не станет устраивать подобные игрища в
реальной жизни, для того и существуют виртуальные миры. И стрелял я в товарищей
с такой легкостью потому, наверное, что подсознательно понимал: все
происходящее – лишь игра. Но все-таки, если бы это было на самом деле, если бы
ценой жизни был мешок цветной бумаги – стали бы мы играть? Стали бы мы стрелять
друг в друга из настоящего оружия, убивать друзей, глядя им в глаза, и
перешагивать через их трупы на пути к награде? Ответ в каждом из нас.
$$$$$
(с) Олег Макушкин, 2002